И девять ждут тебя карет - Страница 45

Я вспомнила миссис Седдон и улыбнулась:

— Какой ваш счастливый номер?

Рауль засмеялся.

— Еще не знаю. Уверен только, что сегодня ночью мне выпадет именно этот номер.

Мы отправились в казино, он играл, а я наблюдала, но Рауль заставил и меня играть — я выиграла, снова выиграла; потом мы обменяли фишки на деньги и ушли... пили кофе с ликером, много смеялись и наконец поехали домой.

Было три часа ночи, когда огромная машина Рауля стала взбираться по зигзагам подъема к замку Вальми, и мне казалось — то ли от волнения, то ли от накатившей сонливости, а может быть, и от ликера, — что все это сон. Рауль остановил машину у боковой двери, ведущей во двор, и я, все еще сонная, пробормотала:

— Спасибо, спокойной ночи.

Очевидно, я была в трансе, когда проходила темными коридорами и лестницами. Совершенно не помню, как очутилась в спальне, как добралась до постели.

Вряд ли на меня так подействовал ликер — кофе должно было смягчить его эффект. Виновато нечто гораздо более сильное, опасное и опьяняющее, словно роковой призрак, словно скала, готовая рухнуть и раздавить меня, нависшее над головой среди музыки, смеха, всех развлечений вечера. Это было глупо, это внушало мне ужас, но это случилось.

На горе или на радость себе, я по уши влюбилась в Рауля де Вальми.

КАРЕТА ШЕСТАЯ

ГЛАВА 9

Словом высказать нельзя

Всю любовь к любимой.

Блейк. Из «Манускрипта Россетти».

Этого следовало ожидать. Было бы очень странно, если бы с Золушкой, вырвавшейся из такого ужасного заточения, как мой приют, и познакомившейся с великолепным Раулем де Вальми, не случилось чего-нибудь в этом роде. Мужчина, чья внешность и умение очаровывать практически гарантировали ему успех у любой женщины, даже если бы он не приложил к этому никаких усилий, подарил очень одинокой девушке приятный вечер, — вечер, о котором она долго будет помнить.

Все это я хорошо понимала. Хотя я читала множество романтических историй и видела (что совершенно естественно) не меньше романтических снов, у меня сохранилась добрая доля французского здравого смысла. Это обстоятельство вместе с истинно английским качеством, которое определяют не очень-то красивым словом «флегматичность», должно было помочь держать под контролем глупые эмоции. Я получила свою конфетку — этот вечер. Завтра все будет совсем по-другому.

Так оно и случилось. Вскоре после завтрака огромный «кадиллак» скрылся за поворотом дороги: наверное, Рауль возвращался в Бельвинь. Я решительно освободилась от своих грез: провансальской идиллии, где мы с Раулем мчались на автомобиле вдоль освещенных луной виноградников, среди которых мелькали то Тадж-Махал, то Голубой грот на Капри, — и все свои помыслы сосредоточила исключительно на Филиппе.

Никто не стал выяснять обстоятельств вчерашнего происшествия, так что было очень мало надежды выследить злоумышленника. Казалось, Филипп забыл о своем испуге; можно выбросить из головы инцидент. Жизнь вошла в свою обычную колею, если не считать нетерпеливого ожидания пасхального бала, который стал постоянной темой возбужденных разговоров прислуги. Это празднество много лет устраивалось в Вальми на первый день Пасхи. Миссис Седдон и Берта, часто посещавшие мои владения, простирающиеся до детской, захлебываясь от удовольствия рассказывали о прошлых днях, когда весь замок Вальми сиял праздничным убранством.

— Цветы, — восклицала Берта, принявшая как нечто естественное мой беглый французский язык, — и кругом лампы. Целые гирлянды ламп, даже по обе стороны дороги и до самого моста. И еще — подсветка в бассейне, пускают большой фонтан, а на реке плавучие огоньки, прямо как водяные лилии. — Она оставляла на минуту пылесос, с легкой грустью глядя на меня. — Ну конечно, сейчас все не так грандиозно, как было когда-то. Моя мама рассказывала о том времени, когда старый граф был еще жив; говорили, он просто катался в деньгах, как сыр в масле, но, разумеется, сейчас все по-другому, верно? Но все равно это будет замечательно. Некоторые говорят, что не стоило бы так уж веселиться и плясать на эту Пасху, раз господин граф и госпожа графиня погибли в прошлом году, но я всегда говорю: кто умер, тот умер, упокой Господи их души, — тут она быстро перекрестилась, — а кто жив, должен жить дальше. Мне не хотелось бы показаться бессердечной, мисс, но вы понимаете, что я имею в виду.

— Конечно.

— Во всяком случае, мадам говорит, что это будет небольшой семейный вечер, — от таких слов глаза могут вылезти на лоб, как говорится... извините за выражение, мисс. Но... — Лицо Берты просветлело и, взяв медный поднос, который она начала с силой тереть, она добавила: — Но мы-то потанцуем всласть, как всегда.

— У вас тоже будет праздник?

— О, конечно! Вся прислуга и арендаторы. На следующий день после бала в замке, во вторник, там внизу, в Субиру. Все пойдут.

Естественно, слова Берты заставили меня гадать, куда меня пригласят, но мадам де Вальми скоро дала понять, что на этот раз я буду находиться среди сливок общества... и я разделила со всеми чувство радостного ожидания, несколько омрачавшееся тем, что у меня не было вечернего платья.

Однако мне не пришлось долго беспокоиться по этому поводу. В том, что касается туалетов, я настоящая француженка и сэкономила большую часть жалованья за последние недели — мне попросту нечего было с ним делать. Я нисколько не сомневалась, что смогу сама соорудить себе что-нибудь симпатичное, хотя мое платье могло и не выдержать сравнения с изделиями Бальмена и Флоримона, которые, по всей вероятности, будут в изобилии представлены на балу. Очень приятно будет даже просто посидеть и посмотреть на танцующих, успокаивала я себя, отгоняя несбыточное видение — себя в пышном бальном туалете, танцующую с Раулем де Вальми в пустом зале размером с Букингемский дворец. Во всяком случае, это не будет «скромненько, но со вкусом» (мне на ум постоянно приходила мысль о жалком гардеробе Джен Эйр и вспоминался насмешливый взгляд Леона де Вальми). Я пока что не дошла до того, чтобы носить бомбазиновые платья (интересно все-таки, что такое бомбазин).