Он быстро спускался по склону туда, где были мы.
Думаю, что кролик лежит неподвижно в норе, когда смерть подползает к нему, только потому, что надеется — хотя у него нет никаких оснований для этого, — что смерть его минует. Мы лежали неподвижно.
Он не спеша прошел половину пути, и вдруг я услышала знакомое урчание мотора возвращающегося «кадиллака» .
Я крепко сжала руку Филиппа, лежавшую среди коротких стебельков травы, и, повернув голову, старалась разглядеть, что делается на дороге. Я напряглась, боясь, что не выдержу и помимо своей воли брошусь прямо под машину.
До сих пор не знаю, побежала бы я к нему или нет, но не успела я пошевелиться, как услышала легкий скрип тормозов. Машина затормозила на гравии, но остановилась, только проехав примерно еще пятьдесят ярдов. Сквозь ветки я увидела Рауля. Он посмотрел вверх, туда, где находился Бернар, и дважды нажал на кнопку сигнала. Бернар остановился. Рауль поднял руку. Бернар повернулся и быстро зашагал к машине. Перепрыгнув через канаву, он подошел к дверце машины. Рауль что-то сказал, Бернар покачал головой, потом сделал широкий жест, включающий все окрестные места от того места, где мы лежали, до Дьедонне. Рауль подал ему знак, и Бернар, обойдя машину спереди, сел рядом с ним.
«Кадиллак» медленно проехал мимо нас. Рауль, наклонив голову, зажигал сигарету. Бернар что-то серьезно говорил ему.
Я повернулась к Филиппу, и наши глаза встретились.
Через некоторое время я медленно поднялась и протянула мальчику руку.
— Пойдем, — сказала я, — свернем с дороги и найдем где-нибудь местечко, чтобы поесть.
Мы поели и повернули в лес. Там не было ни души. Через некоторое время тропа, по которой мы шли, вывела нас из дикой чащи куманики и жимолости на небольшую зеленую поляну; и там, не очень далеко от нас к северу, мы увидели наконец голубые просторы озера Леман, проглядывающие сквозь стволы покрытых почками деревьев.
Когда захочешь, охладев ко мне,
Предать меня насмешке и презренью,
Я на твоей останусь стороне
И честь твою не опорочу тенью.
Шекспир. Сонет 88.
— Ну вот, — сказала я, — здесь мы немного посидим.
Филипп оглядел уютную поляну. Она была залита солнцем и защищена со всех сторон. Вокруг нас теснились высокие деревья, густой кустарник словно взбирался по горным склонам. Темные падубы и белые, словно кость, стволы ясеня проглядывали сквозь туман молодых березовых листков, ярко-зеленых, как гроздья незрелого винограда. Внизу путаница ветвей круто спускалась к Тонону. Мне казалось, что его яркие кровли и стены домов были от нас не дальше мили. Я видела блестящие шпили, улицы, площадь с пестрыми газонами и белый парапет набережной. В самом городке тоже было множество деревьев: плакучие ивы, словно сошедшие с китайского рисунка тушью; кипарисы, возвышавшиеся над синим простором озера и придававшие пейзажу что-то итальянское; кое-где на фоне яркой стены целые тучи каких-то белых соцветий.
У моих ног протекал ручеек, а немного подальше, укрывшись под тенью ствола упавшей березы, расцветали примулы.
Филипп взял меня за руку:
— Я знаю это место.
— Правда? Откуда?
— Мы были здесь на пикнике. Тут росли колокольчики, и мы ели пирожные.
— Ты помнишь дорогу в Тонон? Как туда спуститься?
Он указал налево:
— Дорога здесь идет вниз уступами, как лестница. В самом низу забор и узкая тропинка. Она ведет к шоссе, и по ней можно выйти к гаражу и магазину, где живет бесхвостый рыжий кот.
— Она выходит на главную улицу?
Он нахмурился, глядя на меня.
— Ну...
— Там много народу, разные магазины и оживленное движение?
— Да нет. Там много деревьев и дома. На ней люди просто живут.
— Жилой район. Что ж, неплохо. А ты сможешь найти дорогу отсюда к вилле Мирей? — спросила я.
— Конечно. Между двумя заборами есть дорожка, по которой можно пройти почти к самому озеру, потом вы спускаетесь все ниже и ниже, там нижняя дорога и ворота. Мы туда всегда ездили на фуникулере.
— Боюсь, что на этот раз нам придется идти пешком. Ну что же, это чудесно, Филипп. Мы почти у цели. А с таким проводником, как ты, — я улыбнулась мальчику, — мы никогда не заблудимся, верно? Немножко позже я попрошу тебя снова рассказать мне о дороге к вилле Мирей, а сейчас, думаю, нам надо остановиться и отдохнуть.
— Здесь?
— Прямо здесь.
Он с облегчением уселся на березовый ствол.
— У меня болят ноги.
— Неудивительно.
— А у вас?
— Нет, ноги не болят, но я не спала прошлой ночью, и если я не отдохну немного, то засну на ходу.
— Как лошадка, — сказал Филипп и захихикал, может быть, чуть-чуть визгливо.
Я погладила его по щеке.
— Конечно, как лошадка. Ну а теперь я приготовлю постель, а ты сделай нам чай.
— Английский чай?
— Конечно.
Трава была сухая, солнце высоко стояло на небе, воздух веял теплом. Встав на колени у мертвого березового ствола, я тщательно разровняла землю, убрала сухие ветки, куски коры и несколько острых камней с нашей «постели» и разостлала свое пальто. Филипп торжественно делил остатки бисквита Уильяма на равные части. Он отдал мне мою долю вместе с половиной шоколадки. Мы ели молча и не торопясь.
— Филипп, — сказала я.
— Да, мадемуазель?
— Скоро мы будем в Тононе. Нам надо идти прямо в полицию.
Он молча смотрел на меня большими глазами.
— Я не знаю, где находится ближайший британский консул, — продолжала я, — а то мы бы могли пойти к нему. Не думаю, чтобы в Эвиане был консул, а в Женеву мы не попадем, потому что у тебя нет с собой документов. Поэтому остается только полиция.