Филипп вскочил с дивана. Он улыбался. Седовласый Гастон улыбнулся в ответ.
— Пойдем, — сказал он и протянул мальчику руку. Филипп подбежал к нему, даже не оглянувшись.
Дверь за ними закрылась.
Ипполит снова повернулся к Раулю. Я чувствовала, что он с трудом сохраняет спокойное выражение лица и старается, чтобы не дрожали руки. Голос его немного вибрировал, но был таким же мягким и приятным, как раньше:
— Хорошо, Рауль, продолжай, — сказал он. — И я предупреждаю тебя, все факты должны быть подтверждены. Ты... Не забывай, он мой брат.
— И мой отец, — резко ответил Рауль. Неожиданным движением он стряхнул пепел с сигареты в холодное жерло камина. — Что касается фактов, то у меня их не так уж много, но я вам их представлю полностью. Я узнал обо всей этой истории... — он поднял на меня глаза: они были аспидно-серыми, — только сегодня утром. — На минуту Рауль замолчал. Потом снова заговорил: — Мне не нужно рассказывать вам о том, что известно и без меня, — начал он. — Если бы Филипп не родился, мой отец унаследовал бы имение Вальми, где прожил всю жизнь и которое любил, особенно со времени несчастного случая, больше всего на свете, был прямо одержим этой любовью. Пока его старший брат не женился, он был уверен, что в один прекрасный день Вальми будет принадлежать ему, и, не колеблясь, тратил на Вальми доходы со своего собственного имения — Бельвиня. С девятнадцати лет я вел для него дела Бельвиня и знаю, что в течение всего этого времени из него выкачивалось все, что могло бы поправить там дела. Мы с отцом часто спорили относительно... в конце концов, это и мое имение тоже, и я не был так уверен, как он, что его старший брат Этьен никогда не будет иметь наследника.
— Я знаю, Леон никогда никого не слушал, — заметил Ипполит.
— Ну так вот, — продолжал Рауль. — Этьен женился, и родился Филипп. Не хочу расстраивать вас рассказом о том, как реагировал на это отец; слава богу, у него хватило ума на то, чтобы скрывать свои чувства от Этьена... может быть, поэтому тот разрешил ему жить и дальше в Вальми. Но в результате доход с Бельвиня оставался в имении, и я мог поправить то, что мой отец разрушал в течение многих лет. — На крепко сжатых губах показалось слабое подобие улыбки. — Признаюсь, мне нравилось спорить с отцом... В прошлом году Этьен погиб. — Он посмотрел на Ипполита. — И сразу же все деньги снова потекли из Бельвиня в Вальми.
Ипполит сделал едва заметное движение:
— Так скоро?
Рауль опять улыбнулся. Не могу сказать, чтобы эта улыбка была приятной.
— Очень рад, что ты так быстро все схватил. Да. Тогда же он решил, что с Филиппом надо что-то делать. До того как мальчик сможет унаследовать Вальми, остается еще шесть лет. Надо было только ждать удобного случая.
— У тебя должны быть неопровержимые факты, — резко сказал Ипполит.
— Они у меня есть. Я сберегу время и избавлю тебя от психологических тонкостей, если скажу сразу, что отец подтвердил свое намерение убить мальчика.
Короткое молчание.
— Очень хорошо, — наконец сказал Ипполит.— Я тебе верю. Перед кем он подтвердил это намерение?
Губы Рауля дернулись:
— Передо мной. Успокойтесь, дядюшка, пока что это семейное дело.
— А... понимаю. — Ипполит переменил положение. — Итак, я уехал в Грецию и передал Филиппа в его руки...
— Да. Естественно, я не сразу понял, что происходит. Почему он грабит Бельвинь, — ровным голосом продолжал Рауль. — Не так-то легко примириться с мыслью, что твой отец — убийца. Я просто был поражен и рассержен, настолько рассержен тем, что меня сбросили с вершины, на которую я так долго карабкался, что не мог успокоиться и обдумывал возможные причины. А сколько сил я потратил на наши бесконечные скандалы! В начале апреля поехав в Вальми, я заранее решил посмотреть, как там живется Филиппу. Не буду вас обманывать — я не мог и вообразить, что готовится что-то вроде этого: я уже говорил, что нелегко подозревать членов собственной семьи, которых хорошо знаешь. Но... как бы то ни было, я поехал в Вальми, чтобы узнать, как там обстоят дела. Мне показалось, что все в порядке. Я слышал, что у Филиппа новая гувернантка, и поинтересовался... — Наши глаза на минуту встретились, и Рауль замолчал. Потом он добавил: — Вальми всегда был неподходящим местом для детей, но на этот раз казалось все хорошо. А на следующий день произошел случай, который мог очень плохо кончиться.
Ровным холодным голосом он рассказал Ипполиту о том, что случилось в лесу. Ипполит издал несколько возмущенных восклицаний, Элоиза ерзала на стуле и смотрела себе под ноги. Она ничего не говорила, но я заметила, что тонкий золотистый шелк обивки, в который она вцепилась ногтями, в нескольких местах треснул. Рауль наблюдал за ней. Его лицо по-прежнему было совершенно бесстрастным.
— Даже тогда, — продолжал он, — я не подозревал, что происходит в действительности. Да и как я мог? Позже я горько упрекал себя за это, но, еще раз повторяю, я не мог подумать... — Он бросил окурок в холодный камин и повернулся, чтобы раздавить его каблуком. Потом устало сказал, словно обращаясь к самому себе: — Может быть, я и подозревал, не знаю. Думаю, я просто старался отогнать от себя все подозрения. — Он посмотрел на своего дядю. — Можешь это понять?
— Да, — тяжело сказал тот. — Могу.
— Так я и думал, — произнес Рауль. — Хорошее воспитание, верно?
Он закурил новую сигарету.
— Но все же ты не зря приехал еще раз, — заметил Ипполит.
Казалось, Рауль обращал внимание только на свою сигарету.
— Я приехал не потому, что у меня были какие-то подозрения. И у меня не было никаких фактов, которые могли бы вызвать такие подозрения, — до пасхального бала, когда я позвонил тебе. Но в ту ночь произошли два события. Мисс Мартин сказала мне, что Филипп снова едва не погиб — каменные перила на балконе западного фасада вдруг за одну ночь расшатались, — и если бы мисс Мартин не заметила этого и не проложила что-то поперек опасного места, Филипп умер бы страшной смертью, напоровшись на острые прутья ограды, которая проходит под самым балконом.